«Мама, давай умрем!...» (к 20-летию Комитета за гражданские права)

Мы переживаем не лучшие времена. К сожалению, необходимость той деятельности, которую на протяжении 20 лет осуществляет Комитет, сегодня еще более настоятельна, чем в те времена, когда Комитет создавался. При этом возможностей для ее осуществления с каждым днем все меньше. Члены Комитета в продолжение многих лет ежедневно делают благородную, бесконечно тяжелую и в то же время почти бессмысленную работу. И даже осознавая это, мы продолжаем делать свое дело.

Я пришел в Комитет спустя три месяца после его регистрации в июне 1997 г. Тогда же в Комитет обратилась женщина с просьбой о помощи по гражданскому делу, ее с ребенком выселяли из служебной жилой площади, она не захотела отбывать «рабство» за то, что было ей положено по закону. Я взялся вести ее дело, в числе прочих начинаний я обратился в Генеральную прокуратуру, я пришел лично на прием (с тех пор я не хожу на приемы), меня приняла работник прокуратуры, женщина немолодого возраста. Она бегло окинула взглядом бумаги и устало произнесла: «Ну… Вы ж понимаете…». На это я не мог удержаться: «Но как же, вот ведь, вот! Вот!...». Она не стала возражать, а только с тем же выражением усталости произнесла: «Удивительный Вы человек…».

Все последующие годы я вел с ней мысленный диалог: «Я докажу, я докажу…». Лет через десять, уже добившись отмены полутора десятка судебных постановлений по этому делу, но, все еще находясь вдали от желаемого результата, я сделал открытое обращение Президенту России (с тех пор я не обращаюсь к президентам). Я написал от своего имени, т.е. от имени руководителя Общественной приемной Комитета, потому что судебная система не справлялась, а сил становилось все меньше. Потому что когда-то ведь должна была наступить развязка. Назвал я это непроцессуальное обращение «Челобитной», просто надо было как-то подчеркнуть, что все разумные сроки для решения проблемы процессуальными способами уже истекли. Сразу скажу, никакого результата это обращение не возымело.
Через несколько месяцев я услышал Немцова, который говорил то ли на митинге, то ли в интервью, что он и его соратники никогда не отступят от праведной борьбы с нарушениями прав человека со стороны властей, они будут в этой борьбе идти до конца и т.д. и т.п., а потом после короткой паузы сделал маленькую оговорку: «Только одно, - сказал он, - только одно мы никогда не станем делать: мы никогда не будем писать челобитных».
Его уже нет.

Мы переживаем не лучшие времена.
Так вот, вы спрашиваете, чем это закончилось? Закончилось победой. И здесь, и в Европейском суде. И все же говорю я это несколько задумчиво, и в голосе моем ощущается как будто бы даже скорбь… Да, потому что для этого потребовалось 19…, нет, не так: ДОЛГИЕ-ДОЛГИЕ ДЕ-ВЯТ-НАД-ЦАТЬ ЛЕТ. То есть это закончилось прошедшей осенью. Поздравлять ли нам себя с этой победой?... Она приползла к финишу, напрочь лишенная здоровья, преданная своими собственными детьми, обвинившими ее саму в том, что с ней и с ними произошло. И первое, что она сделала, когда получила небольшую компенсацию от Европейского суда, - забыла свои обязательства передо мной. Бог с ней...

Мы переживаем не лучшие времена.
Она во всяком случае дожила до победы… А сколько тех, кто не дошел!… «Мама, давай умрем!», - сказал на пределе отчаяния другой сын другой матери в такой же точно ситуации, когда уже не стало сил бороться. Она давно уже не обращается за помощью, и я подозреваю, что их обоих уже нет в живых.
Нет, не лучшие времена.

Сейчас стало модно ругать демократию. То есть ее ругали всегда, но последние 10 или 15 лет от нее стали отворачиваться те, кто шел когда-то в первых рядах. Они критикуют ее также талантливо, как когда-то призывали следовать за ней. Все вспомнили. Мы теперь знаем, что для древних слово «демократия» было синонимом социального хаоса. Теперь оно стало неприличным. Приличным стало его стыдиться, делать вид, что это не имеет к вам никакого отношения. Сегодня это жупел, которым под деланный хохот статистов хлещут по щекам наивных, смешных и, по общему мнению, ставших теперь опасными чудаков. Они проиграли. Демократия проиграла. Либеральная доктрина повержена в прах.
Так что же, ставить на этом жирный крест? Что-то мешает. С демократией связан один довесок, совсем уж, кажется, пустяк, не знаю, стоит ли упоминать… И все же упомяну - права человека. Отдельного человека права. Поэтому следовало бы понять хорошенько, что это означает по существу, то, что мы отказываемся от демократии и начинаем уповать на вертикаль власти. Это означает, что мы все слишком плохи для того, чтобы можно было позволить ей быть.
Из всего того, что демократия несла человеку, востребованными оказались только права, права без корреспондирующих с ними обязанностей. Он оказался существом слишком слабым, слишком мелким, корыстным, завистливым и, по большей части, совершенно безответственным.
Да, следует признать: мы оказались, мягко говоря, не достаточно хороши.

Поэтому наш отказ от демократии представляет собой отказ от самих себя: сильных, правдивых, ответственных, разумных, справедливых.
Наш отказ от демократии и либерализма означает стяжание и культивирование в себе слабости, мелочности, корысти, завистливости и, конечно же, безответственности. Нет, мы не братья, которые друг за друга горой… Нет. Горой мы, по ходу дела, за что-то другое. И получается, человек человеку - кто? А никто! - вот, кто…
Вот, что получается…

Оказывается, можно отгородиться друг от друга, не замечать друг друга, не сострадать, можно просто в упор друг друга не видеть - все это можно, достаточно видеть только то, на что нам велят смотреть - мы вот этого, получается, добивались!
Потому что это мы уже получили. На это - оттуда, сверху - нам уже дали добро… Нам - то есть персонально каждому: тебе, тебе, ему - разрешили не морочиться по мелочам, нам разрешили быть слабыми…

А может быть именно потому, что не умеем мы поддержать друг друга в нужный момент, что шкурный интерес то и дело оказывается у нас на первом месте, может быть, именно поэтому и нуждаемся мы в спасении дальних и уповаем для этой сверхзадачи на заветную вертикаль. Ближний что? он знает нас как облупленных, он такой же, как мы, если разобраться, морока одна, а вот от дальних обоняем мы исходящий некий тонкий аромат восхищения и обожания, порой даже и преклонения…

Нам разрешили быть слабыми…
И не только духом. Нам давно внушается мысль о том, что достаточно просто не нарушать закон, а о прочем за нас позаботятся. К содержимому этого прочего следует отнести и остатки нравственной потребности, которая под действием пропагандистского аппарата, остающегося в руках коррумпированной власти, неизбежно превращается в вопли ура-патриотизма во славу мифа о «Великой Родине», в реале не слишком озабоченной судьбами своих непридуманных сынов и дочерей. Мифа - не потому что Родина мелковата, а потому что случайная помеха достигла уровня системного искажения, Родина - это все, а сыны ее, то есть конкретно - ты, ты, он… - так…, что-то не существенное, будто бы даже не вполне настоящее… Родина и закон - вот оно, настоящее.
Иными словами, нам разрешено быть неразборчивыми и слабыми в наших мыслях, т.е. не достаточно прозорливыми, то есть - попросту глупыми…

Отпусти вожжи, народ, расслабься, вона тебя сколько, и смотри на всякого, кто останавливает на тебе взгляд, уверенно и дерзко, смотри прямо в глаза, в самое нутро смотри, не сомневаясь ни в чем, и не смаргивай, и не думай ни о чем, все у тебя славненько. Родина за тебя думает… Закон за тебя порядок обеспечивает. Ну а как позовет тебя Родина твоя, Мать твоя, тут уж не усомнись…

Не стану поздравлять тех, кто остановился на этом и смирился с политикой тотального ослабления и оглупления населения.
Соблюдать закон необходимо, что тут скажешь? но как быть в ситуации, когда третья ветвь власти, призванная контролировать первую, начинает к ней прирастать?... Что-то надо делать, это ясно, нельзя сидеть, сложа руки.

Распространяя высказывание небезызвестного политического деятеля на нашу ситуацию, можно сказать, что у нас нет других сограждан, у нас есть только такие сограждане, какие есть. И поэтому только от нас зависит, чтобы их жизнь и они сами стали чуть лучше. По крайней мере, пока наша нравственная потребность еще не задействована на пользу «общего дела». И, по крайней мере, пока мы справляемся с арендой, потому что финансирования нет (было и нет!), и я не знаю, что нас ждет завтра.
Мы, соединенные общей судьбой, люди разных национальностей, культур, языков, профессий и образования продолжаем выполнять эту бессмысленную работу. В этом нас ведет простое требование справедливости, ясное понимание того, что так не должно быть. Это требование основано на чувстве справедливости, которое есть в каждом человеке. Мы не можем смириться с несправедливостью, с которой сталкиваемся постоянно.
Пожелаем всем нам удачи и сил в этой неравной борьбе.