Стенограммы выступлений членов СПЧ Бабушкина, Каляпина, Масюк, Шевченко, Лантратовой на встрече с Президентом РФ 8.12.2016

Андрей Бабушкин:
Уважаемый Владимир Владимирович, я тоже хочу коснуться проблемы, связанной с ОНК и правом нашего Совета как субъекта общественного контроля.
Я хочу привести Вам пример. Сейчас в СМИ очень долго поднимались вопросы, связанные с колонией № 7, где отбывает наказание Ильдар Дадин. Мы дважды ранее просили пустить членов Совета в эту колонию, чтобы ознакомиться с условиями содержания там заключенных, но получили отказ. Два года назад в одном из СИЗО города Челябинска мы обнаружили, что люди содержатся в камерах без окон, там просто нет дневного света, и не час, не сутки. Месяцами нам обещали этот недостаток устранить.
Когда мы написали письмо с просьбой пустить туда через год членов Совета, мы получили отказ. В одном из СИЗО мы обнаружили оголенные провода. В этом СИЗО за год до этого от удара током погиб человек, молодой, 18-летний парень, и когда мы попросили пустить нас туда через два года, чтобы проверить, как выполнены наши рекомендации, мы снова получили отказ.
Я думаю, что специфика нашей работы и специфика нашей деятельности как консультативного органа при Президенте предусматривает, что для того чтобы мы действительно могли Вас информировать о том, как дела обстоят в этих учреждениях на самом деле и в детских домах, и в больницах, и домах престарелых, и, конечно же, СИЗО и колониях, нам очень важно быть субъектом общественного контроля.
Что касается ОНК, ситуации с Дадиным. Рассказ Людмилы Михайловны показывает, что, к сожалению, институты общественного контроля в нашей стране пока что очень слабы. Эти «ростки» необычайно просто пока что погубить. Поэтому Совет во исполнение Вашего поручения подготовил ряд поправок к 76-му Федеральному закону, направленному на достижение одной цели - как сделать общественный контроль необратимым, эффективным и действительно повышающим доверие наших граждан к органам власти и правоохранительной системе?
После того, как наши поправки попали в Минюст, они были отредактированы. У Михаила Александровича есть чудесное выражение: «Отредактировать елку до вида телеграфного столба». Вот это произошло и с нашими поправками, они потеряли примерно две трети своего содержания и, более того, приобрели ряд опасных положений, направленных, напротив, на создание барьера для осуществления общественного контроля.
Уже год эти поправки идут через Государственную Думу. Они были приняты в первом чтении, и сейчас, Уважаемый Владимир Владимирович, мы подготовили ко второму чтению новую редакцию наших поправок. Эта редакция передана Сергею Владиленовичу, направлена Вячеславу Викторовичу, и мы очень просим Вас, чтобы Вы поддержали наши поправки к 76-му Федеральному закону. Мы убеждены, что именно на законодательном уровне необходимо создать барьеры для воспрепятствования общественному контролю и для разрушения общественного контроля непрофессиональным подходом при формировании общественных наблюдательных комиссий.
Кроме того, Владимир Владимирович, я хочу передать Вам несколько обращений по различным проблемам. Я про четыре проблемы очень коротко, телеграфно скажу. Уже несколько лет в Государственной Думе лежит поправка к 72-й статье Уголовного кодекса. Эта поправка о зачете сроков, чтобы у людей, что находятся в СИЗО, засчитывался день за полтора, если они направляются в колонию общего режима и так далее. Эта поправка была поддержана активно всеми субъектами, которые нам известны, но, к сожалению, до сих пор она вообще лежит без движения, хотя это позволило бы действительно сохранить здоровье огромного количества людей, а тем более московские СИЗО сегодня переполнены (если вычесть численность отрядов хозобслуги) в полтора раза, подмосковные СИЗО переполнены, некоторые в два с половиной раза. Я впервые в своей жизни увидел трехъярусные кровати, где между одним ярусом и другим расстояние 50 сантиметров. Сделать выше невозможно иначе люди будут ударяться головой об потолок.
Еще одна проблема, Владимир Владимирович, - это проблема помилования. Институт помилования необычайно важен, и есть целый ряд людей, которые не могут воспользоваться правом на УДО (условно-досрочное освобождение). Они просто до него не доживут. Вот я только что вернулся из Санкт-Петербурга, и там я беседовал с начальником тамошнего управления ФСИН России и он рассказал мне, что, несмотря на то, что, как правило, ходатайствуют о помиловании людей, которых просто нельзя спасти в уголовно-исполнительной системе, их заболевания такие, что лечить их надо на свободе, к сожалению, большая часть людей, которых поддержала региональная комиссия по помилованию, так помилованы и не были. За 10 лет ни одного помилования.
Я очень прошу Вас, Владимир Владимирович, может быть, дать поручение нашему Совету, чтобы мы подготовили предложения о том, как можно активизировать институт помилования.
И я направил Вам материалы по помилованию одного очень тяжело больного человека, инвалида-колясочника, инвалида I группы. Я буду Вам признателен, если Вы обратите на это прошение внимание.
И последняя проблема, она не касается ОНК. Владимир Владимирович, во время нашей с Вами первой встречи я передавал Вам наши предложения по защите культуры, языка, традиций коренных малочисленных народов. У нас здесь ситуация не хуже, чем в Европе на самом деле, но во всем мире идет эта чудовищная тенденция - маленькие народы исчезают. Это объективная тенденция, к сожалению. Но у нас есть ряд предложений, как можно эти народы спасти, как можно их национальную культуру, самобытность, часто появившуюся тысячелетия назад, сохранить. И очень просим здесь Федеральному агентству по делам национальностей, Совету при Вас по национальным отношениям, при участии нашего Совета дать поручение, чтобы мы подготовили эти предложения, и эти предложения могли бы действительно помочь спасти для будущих поколений язык, историю, культуру десятков коренных малочисленных народов нашей страны. Спасибо.

Игорь Каляпин:
Владимир Владимирович, так получилось, что сегодня несколько членов Совета не сговариваясь, говорят о проблеме формирования ОНК, о проблеме функционирования ОНК, о проблемах, так или иначе которые есть в местах лишения свободы. И я тоже несколько слов скажу на эту скорбную тему.
Говорили о проблемах медицинского обеспечения, о проблемах «лампочку ввернуть некому», и так далее. Но почему-то существует такое заблуждение, что уж, по крайней мере, с фактами незаконного насилия, с фактами произвола, с фактами пыток осужденным есть к кому обратиться. Для этого существует следственный комитет, для этого существует прокурорский надзор, который у нас эффективно должен действовать.
Смею заверить, что это не так, и пытки, незаконное насилие, незаконное применение физической силы и спецсредств в местах лишения свободы применяются достаточно часто, и, к сожалению, достаточно часто остаются безнаказанными.
Я несколько лет работал в группе юристов, которая дотащила до обвинительных приговоров 70 с небольшим дел, связанных с незаконным насилием, и я должен Вам сказать, что большинство этих дел начинались с того, что органы следственного комитета отказывали в возбуждении уголовного дела. Это говорит о том, что некая структура гражданского общества, некие правозащитные организации в местах лишения свободы просто необходимы для того, чтобы помогать прокуратуре, помогать следственному комитету осуществлять свои функции, с которыми самостоятельно они, очевидно, не справляются.
И в связи с этим хочется обратить Ваше внимание на то, что сейчас не только предпринимаются попытки выхолостить общественный контроль, убрав оттуда опытных правозащитников и заменив их на уважаемых ветеранов правоохранительных органов и все того же ФСИН, как это произошло в Москве. Но, на мой взгляд, ведется атака и по другому направлению на общественный контроль, потому что последний год мы постоянно сталкивались с тем, что те полномочия, которые предусмотрены 76-м Федеральным законом, полномочия членов ОНК, фактически отменялись какими-то непонятными приказами и указаниями ФСИН России, с которыми при этом нас отказывались - я говорю «нас», потому что я сам восемь лет был членом ОНК Нижегородской области - знакомить, говоря о том, что они ДСП [для служебного пользования]. И чаще всего речь шла об ограничениях тех полномочий, которые направлены на фиксацию правонарушений.
Получается так, что общественный контролер, член ОНК, приходя в места лишения свободы, приходя в места принудительного содержания, сталкиваясь с каким-то нарушением, более того, сталкиваясь с признаками преступления зачастую, например, с жалобами на незаконное насилие, на пытки, не может это зафиксировать на диктофон, несмотря на то, что такая возможность предусмотрена статьей 16-й Федерального закона, не может что-то сфотографировать, не может что-то снять на видео. При этом ему это запрещают, ссылаясь на какие-то дээспэшные приказы или даже устные указания, якобы полученные из ФСИН России.
У меня в связи с этим в дополнение к тем просьбам, рекомендациям, которые уже были высказаны моими коллегами, есть большая просьба поручить Министерству юстиции Российской Федерации проинвентаризировать приказы, которые там в течение последнего года то ли, действительно, издавались, то ли не издавались руководством Федеральной службы исполнения и наказаний, и оценить, во-первых, с точки зрения их соответствия закону, а во-вторых, с точки зрения просто здравого смысла, насколько эти приказы целесообразны.
В качестве примера. Буквально пару слов о той же колонии № 7 в Сегеже, куда мы с коллегой Чиковым приехали две недели назад, чтобы провести проверку резонансного, нашумевшего сообщения осужденного Дадина о том, что к нему там применяются разные формы незаконного насилия. Мы просим предоставить нам документы, касающиеся его водворения в ШИЗО, нам в этом отказывают, ссылаясь на некое дээспэшное указание из Москвы. Удивительная ситуация получается. То есть речь идет о тех документах, которые сам осужденный видит, все сотрудники колонии видят. Их не показывают только тем людям, которые явились в колонию осуществлять общественный контроль - это же очевидный абсурд. А зачем мы тогда туда приехали? Записать интервью с другими осужденными нам не дают. То есть беседовать дают, а вот зафиксировать нашу беседу не дают. Чем это можно объяснить? На мой взгляд, это можно объяснить только одним - попыткой сокрыть возможные доказательства противоправной деятельности, чтобы мы потом не могли пойти и передать это в органы Прокуратуры или Следственного комитета.
У меня все, спасибо.

Елена Масюк:
Владимир Владимирович, простите, пожалуйста, я вмешаюсь. Я хотела бы очень дополнить выступление Людмилы Михайловны. На мой взгляд, это очень важно, это коснулось, в том числе, меня, моих коллег, которых Совет Общественной палаты не включил в члены ОНК. Я хочу подчеркнуть, Совет Общественной палаты, который фактически разрушил ОНК в 42 регионах России, подчеркиваю, в 42 регионах России, это 20 человек, всего 20 человек, не имеющих никакого отношения к правозащитной деятельности.
И сейчас мы подали коллективный иск в Тверской суд на Совет Общественной палаты на основе Кодекса административного судопроизводства. Но Тверской суд нам в этом отказал, мотивируя это тем, что (я цитирую) административный ответчик Совет Общественной палаты не относится к числу органов, чьи действия могут быть оспорены в рамках Кодекса административного судопроизводства. Мы сейчас это обжаловали в Мосгорсуд, но, к сожалению, частная жалоба рассматривается в течение двух месяцев по закону, то есть до начала февраля никаких действий, как я понимаю, не будет предпринято с нашим иском. Хотя, как мне кажется, Тверской суд Москвы нарушил, потому что 5-й пункт статьи 38 КАС говорит о том, что административными ответчиками могут быть органы, организации, наделенные отдельными государственными или иными полномочиями. Именно таким ответчиком является Совет Общественной палаты.
Вообще-то это очень странная вещь. Совет Общественной палаты наделен правом назначать членов ОНК во всех регионах России, и это касается миллионов человек находящихся за решеткой, также находящихся в отделениях полиции, это гауптвахты и так далее. И в то же время это родственники, это жизнь людей, это их здоровье. Но Общественная палата никаким образом за свои действия не отвечает. Я не понимаю, каким образом это вообще может быть.
Надежды, что наш иск будет рассмотрен в ближайшее время, у меня нет. Мы настроились на долгую борьбу и, как я понимаю, нам придется обращаться и в Верховный Суд, и в Конституционный Суд за своим правом быть членами ОНК.
Потому что мы считаем, что Общественная палата совершенно произвольно, без всякого объяснения в нарушение Закона №76 «Об общественном контроле», в нарушение закона об Общественной палате, в нарушение собственного кодекса не приняла в члены ОНК, действительно, правозащитников. Туда вошли в основном бывшие работники ФСИН, МВД, Вооруженных Сил, молодежных, детских организаций и даже представители Федерации черлидинга. Если кто не знает, это девушки, которые, извините, попами виляют перед началами матчей.
Что теперь, за эти полтора месяца, что нет фактически общественного контроля, убитого общественного контроля 42 регионов России? Я могу сказать, например, по общественному контролю в Москве. Членом ОНК Москвы я была в течение трех последних лет. В последние два дня своих полномочий я обошла шесть изоляторов Москвы, и такое количество жалоб на медицинские проблемы, как то непредоставление лечения ВИЧ-больным, как помещение лиц с открытой формой туберкулеза в камеры с закрытой формой туберкулеза, как недостача спальных мест, когда заключенные вынуждены плести гамаки из простыней на вторых ярусах кровати. И, я подчеркиваю, все это происходит в центральных изоляторах столицы России, в городе Москве.
Это было огромное количество жалоб, но спустя полтора месяца с того, как Общественная палата разрушила общественный контроль в стране, я не слышала ни о каких жалобах о здоровье, об условиях содержания в московских изоляторах. Что, за полтора месяца все проблемы решены? У нас нет перелимита, у нас нет жалоб ВИЧ-больных, у нас нет туберкулезных больных, у нас все вопросы решены? Нет. Это говорит только о том, что те люди, которые попали в общественные наблюдательные комиссии, в том числе Москвы, не имеют никакого отношения к правозащитной деятельности, и мы фактически возвращаемся к тому, что было до 2008 года, до того, как образовались общественные наблюдательные комиссии. Все это, безусловно, постепенно может привести только к тому, что те бунты, которые были в колониях и в СИЗО и от которых постепенно удалось нашей стране избавиться, - мы к этому вернемся.
Поэтому я бы очень просила Вас, Владимир Владимирович, обратить особое внимание на формирование ОНК. И, на мой взгляд, и на взгляд очень многих людей, которые были связаны с ОНК в последние годы, Общественная палата не может формировать общественные наблюдательные комиссии. Это не профессиональное, непонятно, какое образование, и поэтому, на наш взгляд, формировать общественные комиссии должны Уполномоченный по правам человека и Совет при Президенте по правам человека, люди, напрямую имеющие отношение к правам человека.
Большое спасибо. Еще раз прошу прощения, что встряла без очереди.

Максим Шевченко:
Владимир Владимирович, с 30 мая по 9 июня 2016 года большая группа членов Совета по правам человека совершила поездку по регионам Северного Кавказа. На основании этой поездки, в которой приняли участие около двух десятков членов Совета, в том числе заслуженные юристы, опытные люди, были сформированы рекомендации Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека в Северо-Кавказском федеральном округе. Эти рекомендации я позволю себе передать Вам. Безусловно, там очень много пунктов, я остановлюсь только на важнейших двух пунктах, если позволите.
Первый - это массовые нарушения гражданских прав граждан в рамках так называемого профилактического учета. Безусловно, борьба с терроризмом и с экстремизмом является важнейшим фактором безопасности нашей страны, и она носит, как об этом говорил коллега Кабанов, безусловно, общественно значимый характер и все общество должно участвовать в борьбе с терроризмом и экстремизмом. Но правоприменительная практика антиэкстремистского законодательства, причем не закона, а ведомственных инструкций, которые не опубликованы в открытой прессе, привела к тому, что в некоторых регионах, в частности в Дагестане, по некоторым оценкам, в том числе руководителей правоохранительных органов, порядка 20 тысяч человек поставлены на так называемый профучет.
Это совсем не невинная процедура. Это процедура, в ходе которой люди ограничиваются в гражданских правах, причем не на основания решения суда, или следователя, или прокуратуры, что было бы естественно и было бы юридически обоснованно. Они узнают об этом случайно, проезжая блокпосты, где их часами держат, говорят, что они являются какими-то преступниками. Или, допустим, при поступлении в институты, где им говорят, что они не могут поступить в институты, потому что они являются какими-то поставленными на профучет. Люди не могут отдать своих детей в школы или детские сады. В детские сады приходят сотрудники внутренних дел, которые производят перепись детей, то есть оказывая влияние на отношение к этим детям в детских садах. Этих детей потом выкидывают, выталкивают из этих детских садов.
Безусловно, еще раз подчеркну, противостояние экстремизму - важнейшая задача, в которой мы вместе с теми, кто находится на передовой линии борьбы, должны помогать им в этом. Но массовые нарушения гражданских прав - просто вещь недопустимая. И об этом существуют такие пачки жалоб, которые поступили в Совет по правам человека, которые поступили к Уполномоченному по правам человека, Татьяне Николаевне, что эта ситуация требует, честно говоря, вмешательства Генеральной прокуратуры.
Я просил бы Вас дать поручение Генеральной прокуратуре исследовать правоприменительную практику так называемой антиэкстремистской деятельности. Я попросил бы Вас попросить также Уполномоченного по правам человека специально заняться исследованием этого вопроса. Потому что, еще раз подчеркну, речь идет в масштабах страны о внесудебном, внеправовом, внеюридическом ограничении гражданских прав десятков тысяч людей, причем по абсолютно волюнтаристским каким-то признакам: ваххабит, салафит, экстремист.
Могу сказать в качестве примера, допустим, что на учет поставлены, в том числе, члены Гражданского форума Алексея Кудрина в Дагестане, люди, которые работают с газетами «Коммерсант», которые работают с демократическими изданиями, и вся их вина только в том, что они занимаются какими-то критическими публикациями в отношении кого-то, но постановка на учет - это фактически более жесткая структура, чем подписка о невыезде, которую следователь берет с подследственного в случае, если в отношении него проводятся мероприятия. Причем все попытки оспорить в суде эту практику наталкиваются на то, что людям не выдаются даже справки о том, что они поставлены на учет. Ни протоколов, ни справок, никаких бумаг, которые они могли бы представить в суд. Документ, закон не опубликован официально. Поэтому я Вас прошу попросить соответствующие структуры исследовать этот вопрос и навести, безусловно, порядок в этом деле.
Не могу не передать Вам также просьбу лидеров ногайской общины Ставропольского края. В Ставропольском крае за последние несколько лет убито семь религиозных деятелей, имамов. В том числе, Владимир Владимирович, помните, несколько лет назад обсуждался вопрос о платках в школе. Безусловно, светская школа должна быть защищена от каких-то радикальных, каких-то иных групп, в том числе, религиозных, хотя, на мой взгляд, ношение одежды - это право человека. Если в школе есть какой-то устав, то это, наверное, право школы самой определять эту одежду. Но я Вам хочу сказать, что отцы девочек, которых тогда обсуждали всей страной, убиты, Владимир Владимирович, их убийства не расследуются. И для ногайского народа, который является коренным народом Ставропольского края, эти семь нерасследованных убийств имамов (здесь есть справка по этому вопросу) являются крайне болезненной темой.
Последний вопрос, который не могу не затронуть, - это совместная просьба, с которой к нам обратились, в том числе, и главы Ингушетии и Северной Осетии, и представители общественности двух республик, о возобновлении федеральной целевой программы по Пригородному району. Уже давно закончились какие-то предварительные результаты, и ФЦП сейчас внесла бы огромный вклад в дополнительное установление добрососедских, нормальных человеческих отношений между гражданами разных национальностей в этом регионе и позволила бы решить многие социальные и экономические проблемы.
Более подробно - здесь. Там еще есть мое личное письмо с просьбой о помиловании, о снисхождении к одному человеку, который находится в тюрьме. Я прошу Вас. Я передаю эти бумаги.

Яна Лантратова:
Уважаемый Владимир Владимирович, уважаемые коллеги!
Я являюсь ответственным секретарем Совета и работаю в Совете от Всероссийской общественной организации «Союз добровольцев России», которая представлена в 77 регионах нашей страны.
Выполняя Ваше поручение об организации недель общественного контроля в субъектах Российской Федерации, мы выявили комплексные проблемы в сфере защиты прав детей и подростков, которые требуют серьезного государственного межведомственного вмешательства. Так, по материалам, которые собрали активисты Союза добровольцев России и передали в наш Совет, мы узнали о страшных фактах жестокости и издевательства по отношению к детям в детском доме «Апельсин» Забайкальского края. Так, маленький мальчик, который хотел кушать, украл банан, его в качестве наказания преподаватель посадила в железную клетку, потом ребенка посадила в мешок и вынесла на ночь в лес. Ребенка вернули в интернат, мальчишку переодели в женскую одежду и избивали всем интернатом. А после другим детям в качестве наказания обжигали руки железными утюжками, наливали горячий суп в руки друг друга и заставляли есть. И другие ужасы жестокого и бесчеловечного отношения к детям.
Я немедленно вылетела в регион, собрала необходимые доказательства, и, по поручению Михаила Александровича, мы на базе нашего Совета собрали представителей правоохранительных органов, министерств и ведомств. И здесь большое спасибо Следственному комитету за незамедлительную реакцию на происходящее. Комиссия вылетела в Забайкальский край. Мы добились возбуждения 20 уголовных дел, 9 процессуальных проверок, и решили в дальнейшем проехать и другие социальные учреждения Забайкальского края. И рядом нашли дом престарелых, где нарушались права пожилых людей. И рядом, Владимир Владимирович, нашли лицей, где пять детей совершили самоубийство, чуть больше, чем за полгода, и об этом практически никому не было известно.
После Забайкальского края мы выехали в другие регионы. В одном мы нашли данные об истязании 16-ти воспитанников. И на сегодняшний день за время нашей работы мы добились возбуждения уголовных дел в отношении насилия над детьми в 14 регионах России.
Но объезжая учреждения, мы вскрыли еще одну уникальную тему, которая требует немедленного решения, это криминальная субкультура АУЕ - «арестанско-уркаганское единство» или «арестанский уклад един». Что это такое? Это в тюрьме сидит человек и у него есть свои смотрящие на воле, и они связываются, в том числе, с детьми и подростками в социальных учреждениях и устанавливают свои порядки, и детей, и подростков заставляют сдавать на так называемый общак для зоны, а если ребенок не может сдать деньги или не может украсть и совершить какое-то преступление, он переходит в разряд «опущенных»: у него отдельная парта, отдельная посуда, над ним можно издеваться и его можно насиловать.
И страшно то, что мы видим некую тенденцию: ребенок совершает преступления и правонарушения, после этого он попадает в детскую колонию или спецшколу, где он заражается вот этой криминальной субкультурой. После этого, отбывая свой срок, он возвращается обратно, например, в детский дом-интернат, становится там смотрящим и насаждает эту криминальную субкультуру среди всех остальных детей. А по новому закону об образовании дети из детских домов и интернатов ходят вместе с обычными детьми в обычные школы. И мы видим, как эта криминальная субкультура, или другими словами ее можно назвать молодежная политика криминального мира, попадает в обычные школы.
И знаете Владимир Владимирович, что самое страшное: в последнее время ко мне стало приходить большое количество родителей, которые приносят свои обращения о том, что их дети из благополучных семей выходят утром в школу и попадают на специальные явочные квартиры, где уже находятся алкоголь и наркотики, и они обязаны вписаться, называется «вписки», в эту криминальную субкультуру, чтобы не стать «опущенными», и оплатить алкоголь и наркотики собственным телом. Я хочу здесь отметить, что это дети 11-ти, 12-ти, 13-ти, 14-ти лет. Это очень страшно.
И тогда мы решили проанализировать сеть Интернет и посмотреть, как распространяется эта криминальная субкультура в сети Интернет. И что мы увидели? Огромное количество групп, где есть данные по квартирам, но самое страшное - большое число групп с лозунгами: «Смерть - легавым, жизнь - ворам», - с количеством подписчиков от 85 тысяч до 800 тыс. человек. Это дети и подростки. И самое главное, что мы заметили, делая аналитику, - это очень качественные видеоматериалы, это записанные саундтреки, это записанные песни и сувенирная продукция, которая производится в этих группах, что дает нам понимание, что за этим стоят очень большие деньги и заинтересованные люди.
И, конечно, мы собрали большое число криминологов, экспертов, специалистов в разной сфере, стали изучать проблему и увидели серьезные проблемы и в самих спецшколах. Во-первых, не все педагоги знают, как работать с этой категорией детей, и это действительно очень опасно. Второе - в спецшколе, вот мы порой приезжаем туда и видим, что находится там ребенок, который украл колбасу и попал в эту спецшколу, а рядом с ним находится другой подросток, который уже не первый, не второй раз совершил преступление, он находится рядом с ним. И понятно, кто из них будет «смотрящий», а кто «опущенный».
И третье, самое главное. Если и педагоги хорошие, и методика есть, то когда срок заканчивается, ребенок снова возвращается в ту среду. А у нас в России нет программы постинтернатного сопровождения. И, к сожалению, в той среде его ждут именно эти самые субкультуры, которые растят, которые понимают и которые дают возможность реализовать себя. И самое страшное, что дети в этих колониях и спецшколах очень хорошо физически подготовлены. У них есть определенное мировоззрение, они легко приспосабливаются ко всему. Самое страшное, Владимир Владимирович, что когда они выйдут из этих спецшкол, их будет целая армия.
Мы считаем, что эта проблема национальной безопасности. Здесь большая благодарность и Следственному комитету, и ФСИН, и Министерству образования, и Министерству труда, они идут нам навстречу. Но, безусловно, эту проблему нужно решать комплексно, во взаимодействии. И результаты есть. Уже добились возбуждения 14-ти уголовных дел по всей России. Но, во-первых, у Совета нет полномочий по общественному контролю. И здесь мы сталкиваемся с тем, что на официальных проверках дети никогда не расскажут, что творится в учреждениях, потому что дяди и тети из комиссии уедут, а им потом жить в учреждении. Рассказывают они только тем, кто систематически с ними работает на земле, - добровольцам, волонтерам. Но после того как мы перестаем просто приносить гуманитарную помощь и заниматься, а находим факты нарушения прав, нас всех перестают пускать в социальные учреждения, - и меня, и всю мою команду добровольцев и волонтеров.
И второе. Мы понимаем, что проблему нужно решать во взаимодействии со всеми компетентными силовыми структурами, чтобы в четком алгоритме разработать и концепцию, и программу постинтернатного сопровождения, и комплекс мероприятий, который мы, конечно, реализуем. Поэтому хотели попросить Вас, если Вы одобрите, конечно, - здесь очень важно Ваше поручение о создании межведомственной рабочей группы, которая вместе с представителями всех правоохранительных органов и правозащитниками более плотно изучит эту проблему, разработают комплекс мероприятий, и мы, конечно, вместе с ними их реализуем. И, конечно, мы готовы этим заняться, если Вы дадите поручение, потому что детей нужно защищать, потому что, к сожалению, криминальная среда забирает самых лучших и самых талантливых из них.